"Фрэнки-Фрэнки-Фрэнки-Фрэнк!" — кто еще мог бы столько раз подряд произнести мое имя на все лады? — "Сегодня ты какой-то скучный."
— Неправда. Смотри, что покажу, — из кармана школьной мантии с красной оторочкой я достаю поцарапанный перочинный нож и, поддевая ногтем выемку на лезвии, раскрываю его. Играть с этим невинным, но уже со вполне "холодным", оружием мне в радость. Лезвие быстро ставит отметины на столешнице парты в школьной библиотеке, и я слишком увлекаюсь. Азарт захлестнул, правая рука дрогнула и вот уже на пальцах тонкие порезы. Больно. Но тебе, Белла-трикс, кажется, нравится. Я облизываю пальцы от крови и пытаюсь с помощью Репаро убрать царапины со столешницы. Ничего не выходит, отметины только меняют цвет. Ох мне и влетело потом от Пинс. Да еще и нож отобрали. Тогда было совсем не больно все равно. Обидно, но не больно.

***

А сейчас — больно. И обидно впридачу. Сколько лет прошло? Получается, всего года четыре с той встречи в библиотеке? И вот мы снова среди книг, где ты давишь и давишь на свежую рану.

— Не-а, не приду, — я долго, пожалуй, тянул с ответом. Даже неприлично как-то вышло: ты отправила сама их (я понял это по запаху на бумаге), а я — не ответил. "Не нашел в себе сил, не нашел правильных фраз. За это прости, но больше мне извиняться не за что. Ты, Моргана меня разрази прямо на этом месте, чертовски хороша и могла бы найти себе иную партию. Но нет, ты выбираешь Лестрейнджей, и это форменное безумие".

Конечно, я тебе ничего не скажу из того, что думаю на самом деле. Но и врать не стану.

— Извини, я был не прав, что так тянул с ответом, — я с шумом втягиваю воздух и отвлекаюсь поправить корешок книги, которую брал с полки до твоего появления. — У тебя столько дел, а еще меня выуживать. Ты знаешь, теперь с этим непросто, стажировка подошла к концу, — я мнусь и мнусь, и это ужасно раздражает. Вообще-то постараюсь тебя не раздражать, самому же проще будет. — Не буду говорить, что я слишком занят. Просто не смогу прийти. Уверен, у тебя будет много внимательных гостей, родственники, подружки, ... Рудольфус. наконец, — язык не поворачивается назвать его ни женихом, ни мужем. — Мне там быть не за чем.

Мне захотелось развернуться и уйти, но это уже будет выглядеть совершенно по-плебейски жалко. А я не жалок. Не жалок со своими мыслями и идеалами. Не жалок, когда думаю о равенстве и о том, что если у тебя нет нужной фамилии — в этом магическом мире ты никто. Предположим, у меня только и есть что незапятнанная всеми смертными грехами фамилии и совесть, но это гораздо больше, чем всего его богатства, возможно, планы и предрекаемое могущество. Я никогда не опускался до того, чтобы мерить свою жизнь чужими футами, но здесь, чтобы объяснить хотя бы самому себе, приходится проводить параллели.

— Я буду честен, — еще помолчав, рассеянно кивнул я. — Ты выбрала человека, чьи идеалы далеки от моих. Это твое право, но оставь мне и мое — на отказ. Мне будет неприятно находиться на празднике, где второе (после тебя, конечно) главное действующее лицо — сноб и редкостный ханжа. И дело тут только дракой, боюсь, не закончится, — я инстинктивно поворачиваюсь немного боком, чтобы скрыть новенький аврорский значок в тени стеллажа. Нас так долго муштровали, что лозунг "не навреди" мы слышали чаще колдомедиков.

Давно не был так разговорчив. Но ты так настойчиво ждешь ответов — все эти твои ухмылки, жесты, наряды говорят о том же — что я не могу не говорить. Вероятно, чтобы потом тебе еще долго ничего не говорить. — Но обещаю перебороть себя, купить "Ведьмополитен" и вырезать твое фото, чтобы поставить в рамочку. Если кадр будет удачным, — я горько улыбаюсь. Ты же прекрасно понимаешь, что наши пути расходятся — как всегда должны были разойтись — так чего врать себе?